Утренняя песня

Когда я была маленькая, я очень любила просыпаться. Мне всегда казалось, что первые минуты после сна наполнены какой-то особенной магией.

Мы жили около железной дороги и, когда сон уже совсем становился легким и мелким, звуки грохочущего товарного поезда окончательно выдергивали меня в реальность. Тогда это ещё не было так больно.

Я часто подолгу лежала после пробуждения и слушала, чем сегодня наполнен мир. Что приготовил для меня и чем встретит меня новый день.

Я лежала и прислушивалась к звукам за дверью. Пыталась понять по шагам, кто есть дома. Тогда я верила, что это моя супер способность: по шагам узнавать домашних. А ещё я слушала, как кто-то гремит посудой и по запаху пыталась понять, что будет на завтрак.

Я всегда невероятно радовалась, когда слышала шаги мамы. Она работала в несколько смен. Каждую из них я любила и одновременно ненавидела. Любила первую смену, потому что она рано приходила домой и мы могли провести вечер вместе. Ненавидела, потому что очень любила с ней завтракать. Именно поэтому вторая смена была моя сама любимая. За исключением того, что я всегда оттягивала момент, чтобы лечь спать, ибо ждала, когда с работы вернется мама и пожелает мне спокойной ночи. В эти дни я всегда ложилась поздно. Третья смена случалась реже. После неё мама обычно всегда отсыпалась и весь мой день проходил под заботливой опекой бабушки.

С бабушкой мы проводили много времени. Как-то раз мы поехали на автобусе на дачу. Помните такие пухлые лазики? У меня они всегда ассоциировались со сгущенкой. Наверное, из-за окраски. По запаху, конечно, они могли ассоциироваться только с бочкой бензина. Но в 6 лет разница между банкой сгущенки и бочкой бензина едва уловима.

Мы вышли раньше, потому что марштрут автобуса был другой и до наших дач он не доезжал. И потом почти 5 км топали через Ратомку и близлежащие дачные участки до нашего дома. Вернее, фундамента и теплицы. Идти под палящим солнцем было тяжело. В 6 лет ты герой, но на руках взрослого геройствуется легче. Потом мы ели вареные яйца в теплице и пили чай из термоса. А потом я лепила вулкан из песка. Когда строили дом, на участке его было много. Весь участок – сплошная песочница.

Сегодня меня удивляет моя способность слушать мир в детстве. Я подолгу могла купаться в домашних звуках. А летом волшебство звуков становилось просто невероятным.

Открывались форточки. Это был самый настоящий концерт. Где-то разговаривали люди, где-то кричали. Во все свое луженое горло пели птицы. В такие дни, хоть у нас на окнах и были плотные шторы, я понимала, что светит солнце, что на улице тепло и что сегодня, скорее всего, мы снова будем бегать по району и играть в казаков-разбойников всей нашей дружной детской толпой.

Я слушала, как гудит завод, как бубнят тягачи, как своими гнусавыми объявлениями режет воздух работница ж/д станции.

Я слушала жизнь. Она текла вокруг меня. Я готовилась сделать глубокий вдох и нырнуть в нее с головой.

Сегодня в моей спальне тихо. Изредка под окном возмущается мусоровоз. Театр одного актера. Он врывается на сцену из кромешной тишины и также безапелляционно удаляется, оставляя звон в моих ушах доигрывать свою партию в одиночестве.

Я изредка слышу, как соседский ребенок роняет свои игрушки. Как плачет, когда суровый родитель выполняет свой долг.

И я спрашиваю себя. Куда подевались все звуки? Они действительно пропали? Или взрослые становятся как-то очень избирательно глухими?

Что я слышу хорошо сегодня, так это голос внутри себя. Который каждое утро говорит мне, сколько всего тяжелого и сложного меня ждет впереди. Я совсем не хочу нырять в этот будничный водоём. Пусть местами от застоялся и начинает зарастать мелкой тиной, в нём все равно страшно утонуть.

Сегодня я просыпаюсь с одной радостью всегда. Радостью, что вот вот поем. Иногда мне кажется, это чуть ли не единственное, что заставляет меня трепетать после пробуждения. Чашка кофе с молоком, тост с сыром и помидорами или сырники… ммм…

Нет, я всё ещё умею слушать утро. Делаю это на даче. Там все тот же концерт. Птицы, пилы, разговоры, газонокосилки, «Привет, Петр Миныч! Что-то тебя давно не видно! Как поживаешь?».

В городе до глубокой весны звуков почти нет. Минусы спальных районов. Да и запахов в городе тоже нет. Все улетели в теплые края на зимовку. Остались только те, что в баночках. Любимые суррогаты жизни. Но их силы хватает, чтобы едва скрасить день живого, но не вернуть к жизни мертвого.

Запахи – мой индикатор жизни. Декарт писал «мыслю, следственно, существую». В моем случае мышление – тот ещё воришка. Крадет весь вкус. Поэтому я перефразировала эту фразу в «слышу запах – следственно, существую».

Я очень жду, когда апрель смоет остатки зимы и в город вернутся запахи травы, мокрого асфальта, цветов. Они уже потихонечку начинают пробиваться, вместе с почками. Я ловлю их особенно жадно. Как алчный до чужой красоты Гренуй, хочу схватить их в свои баночки памяти и оставить там навечно.

Запахи и звуки – это самые настоящие дистилляты жизни. Из них каждый может приготовить свой уникальный эликсир. Осталось только навострить уши и держать по ветру нос.